Джим Керри: «Меня пугает, какой властью пользуются в моей стране знаменитости»

Комик не обязательно меняет мир своим искусством, но он может сделать жизнь в нем более сносной. Особенно когда в душе он одинокий монах, которому чужды все блага популярности. Многогранность Джима Керри тем и притягивает. Своей непостоянной постоянностью, если угодно.

Это архивное интервью Джим дал американскому журналу Playboy сразу после выхода картины «Вечное сияние чистого разума» в 2004 году. За интересные вопросы стоит благодарить журналиста Майкла Флеминга.

В 1998 году «Шоу Трумана» казалось преувеличением, теперь его можно считать пророчеством. Все его участники оказываются актерами, кроме одного, ничего не подозревающего. В другом шоу людей подбивают влюбиться в фальшивого миллионера, в третьем...

Все это невероятно жестоко. Я ничего не имею против того, чтобы смеяться над вещами, которые того заслуживают: ложью, невежеством... Но когда берут обычного простодушного человека и делают его посмешищем — это ужасно. Законы ТВ дикие.

Даже если ему за это заплатят сто тысяч долларов?

Сто тысяч — ничто. Что мы на них покупаем — его унижение и несчастье? Нас потихоньку приучают к тому, что вскоре будет нормальным взять младенца и сделать с ним что угодно. Или убить кого-нибудь перед камерой.

А как вы относитесь к телешоу о том, как людей, подобных вам, преследуют папарацци?

Абсолютно неприемлемо. Это уже слишком, знаете ли. Такие телеканалы пожирают своих детей.

А что насчет вечного аргумента — мол, такова плата за славу?

Этот аргумент гроша ломаного не стоит. Надо уважать людей, которые тебя развлекают, если, конечно, ты не хочешь быть идиотом — а я не хочу. Я знаю, что папарацци примерно так и оправдывают свое поведение, но вряд ли им от этого легче. Если только они не пьяные и не обдолбанные, я знаю, что, когда они остаются одни, когда лежат в постели и пялятся в потолок, они не могут чувствовать себя правыми. Одно дело — слова, и совсем другое — дела. Точка. Им воздастся.

Что вы имеете в виду?

На них нападет какая-то необъяснимая болезнь, в их жизни случится что-то, что заставит их задаться вопросом: «Почему я?» А я отвечу: потому что когда-то ты сделал такой выбор.

Значит, вы верите в карму?

На сто процентов. Хотя это даже не карма — это правда, от которой не спрячешься. Можно оправдывать что угодно, но каждый нормальный человек понимает, что хорошо, а что плохо.

Вы так горячо об этом говорите, потому что сами оказались в роли жертвы?

Нет, просто потому, что я — человек. Я даже близко не совершенен, но всегда стараюсь быть лучше — в том, что ем, в том, что читаю... Я всегда думаю, что можно подняться еще на одну ступеньку и всегда ищу ее.

Вы говорите о развлекательных СМИ так, будто это порнография.

Я сам не знаю, как отношусь к порно. Я много изучал даосизм. Там говорится о том, что не нужно растрачивать сексуальную субстанцию. Эти китайцы жили по 120 лет, потому что не растрачивали ее. Они, может, и занимались сексом, но оставляли субстанцию при себе. А если уж ты собрался расточать свою ци, страницы Playboy ничем не хуже других вариантов.

Расточать свою ци?

Нет, если хочешь — вперед, разбрасывайтесь своей ци. Но я вам точно говорю, что рай не между ног плеймейт марта. Хотя, конечно, выглядит это местечко неплохо, да и на ощупь приятно.

Подождите, вы что, призываете к воздержанию?

О нет! В это я не верю. Но я верю, что возможен баланс. Я не соблюдаю целибат, я мастурбирую, но не как сумасшедший. Я верю в умеренность. Это как со всем остальным: нельзя целый день есть пирожные, иначе потеряешь энергию, станешь унылым и вялым. А вообще в сексе я очень хорош.

Правда?

Да нет, просто решил ляпнуть в тему.

Но если рай — не секс, то что же такое рай?

Рай — это обратная сторона чувства, которое возникает, когда вы сидите на диване, а потом идете и делаете тройной сэндвич. Обратная сторона — это когда вы НЕ идете делать сэндвич. Когда вы чем-то жертвуете.

То есть рай — не наслаждение?

Это отказ от вещей, которые мешают чувствовать. По крайней мере, я так считаю. Я всегда спрашиваю себя: «От чего я откажусь в следующий раз?» Это мой пунктик с раннего детства. Назовите что-нибудь, от чего вы отказались и получили удовольствие. Я не ем пшеничную муку, не ем молочное, не курю сигареты, не курю траву. Все это мне когда-то нравилось. Я живу очень экономно.

Звучит аскетично.

Да, есть немного. Но я экспериментирую, понимаете? Так я отношусь к жизни. Я не пытаюсь поставить себя выше других, я ставлю эксперимент над собой, и мне это нравится. Физическое здоровье — мое хобби. Психология и душевная жизнь бесконечно завораживают меня. Когда все вокруг рвутся на вечеринку, я ничего так не желаю, как оказаться дома, почитать, немного помолиться, помедитировать и попытаться преодолеть очередной рубеж.

Но вы богатая кинозвезда и действительно много от чего можете отказаться. Большинству людей просто не от чего отказываться — разве что от неоплаченных счетов.

Это увертка. Все равно что толстые люди, которые требуют, чтобы их полноту признали болезнью. Я в это не верю. Дай бог им здоровья, но мне кажется стоит заниматься более достойными делами.

Неужто, когда вы сидите один в своем большом доме, вам никогда не приходит мысль: «А, хрен с ним, сейчас возьму и слопаю литр мороженого»?

Бывает, конечно. Иногда иду куда-нибудь и выпиваю бокал вина — я не законченный догматик. Но я потихоньку продолжаю свой эксперимент. Боюсь, 90 процентов людей прочитают это интервью и решат: «Все, ему пора в психушку». Ничего подобного. Я просто не хочу ничего делать наполовину.

По-моему, вы слегка рисуетесь.

Я никогда не был по-настоящему избалован. Стараюсь жить как можно проще. Да, у меня есть самолет, это невероятная роскошь. Но он избавляет меня от невероятных стрессов.

Собственный самолет? Вот это действительно удобство. И от чего он вас спасает?

Я могу не иметь дела с аэропортами, папарацци, со всем, что еще бывает в аэропорту. Это прекрасное вложение в мой душевный покой. Я больше всего хочу быть во всех смыслах здоровым, чтобы выдержать как можно дольше. Я хочу дожить до 120 лет, а в 90 лет пробежать 10 км по Великой китайской стене. Примерно такой план.

Кто-то может решить, что все это не более чем прихоть. Интервью после следующего фильма вы будете давать с бигмаком в руке...

...или пьяным на церемонии вручения «Оскара», почесывающим яйца? Зарекаться не буду, но, если бы мы сейчас разговаривали в «Макдональдсе», я бы все равно потом вернулся к своей философии. Я всегда к ней возвращаюсь. После каждого срыва проходит все меньше времени, прежде чем я снова возвращаюсь к своим привычкам.

А ваши друзья не думают: «Черт, Джим, как с тобой стало скучно с тех пор, как ты записался в монахи»?

Любителям прожигать жизнь со мной и вправду мало веселого. Я слишком принципиален, чтобы со мной было просто. Но я не сужу людей. Хочешь прожигать жизнь? На здоровье. Валяй. Ты сам себе судья.

На вас как-то повлияла роль комика Энди Кауфмана и его альтер эго Тони Клифтона в «Человеке на Луне»?

Я так вжился в персонажей, что перестал быть собой. Я рассуждал так: нельзя быть актером, который играет историю жизни Энди Кауфмана. Моя задача — стать Энди Кауфманом, который восстает из мертвых, чтобы рассказать свою историю. Когда съемки закончились, у меня было ощущение, что я побывал в отпуске от самого себя. Я не думал, как мне свойственно, не делал привычных вещей, не принимал решений, которые принял бы Джим Керри. Я был на другой планете. Наверное, так чувствуешь себя, когда умираешь.

Просто не верится.

Все кончилось настоящей чертовщиной. Я три недели потом сидел и вспоминал: «Во что же я верю?» Я перестал различать любимое и нелюбимое. Теперь я знаю, что вполне реально запрограммировать свой мозг. Все, что у меня есть, — результат постоянной промывки мозгов, которую я сам себе устраивал.

Вы наделены даром предвидения. Когда-то вы выписали себе авансом чек на 10 миллионов долларов, и, когда подошел срок, у вас действительно появилось 10 миллионов. Потом вы пообещали себе стать звездой, чтобы все режиссеры захотели с вами работать...

Уже работают.

То есть вы верите в плодотворность такого подхода?

Это я и называю промывкой мозгов. Надо говорить не «я сделаю», а «я делаю». Я всегда говорю такие вещи в настоящем времени, как будто мои мечты уже воплощаются. Может быть, я еще этого не вижу, но они уже существуют. Когда меня спрашивают об «Оскаре», я стараюсь быть вежливым. Но я его уже получил. В моей голове я выиграл номинацию на лучшую мужскую роль.

Интересно, за какую?

Пока еще не знаю. Я хочу, чтобы это было сюрпризом. Не подумайте, что я тупой нахал, я понимаю, что все это надо заслужить. Просто я уже пережил это, эмоционально прошел.

И вы совсем ничего не боитесь?

Я просто программирую компьютер. Если будет на то и божья воля, все случится, как я задумал. Если нет, то нет.

И что вы программируете сейчас?

У меня на повестке дня еще четыре вещи.

Какие?

Не скажу.

Вы по крайней мере не собираетесь избираться в губернаторы Калифорнии?

Будем надеяться, что нет. Иначе никому не посчастливится.

Вы бы голосовали за Арнольда Шварценеггера?

Арнольд мне нравится, но я представления не имею, насколько он компетентен для этой должности. Вообще меня пугает, какой властью пользуются в этой стране знаменитости: сама идея доверять какому-то парню только потому, что видел его в кино. Если Арнольд еще раз сошлется в речи на свои чертовы фильмы, меня стошнит. Парень, ты теперь политик, говори по делу!

А как насчет самому поучаствовать в политике?

Я люблю эту страну. Америка дала мне все, о чем я мечтал, и даже больше. Но по-моему, мы в большом дерьме. Многие вещи нам здорово аукнутся. В один прекрасный день мы можем проснуться и сильно удивиться: «Что-что, значит, плохие парни — это мы?».

Вы имеете в виду войну в Ираке?

Я все имею в виду. То, что мы делаем за пределами страны. То, как обращаемся друг с другом. Невнимательность к окружающим, к другим расам и странам.

Видит бог, я переживаю за наших солдат. Но мне интересно, не лучше ли помогли бы 87 миллиардов долларов продемонстрировать миру нашу добрую волю, если бы мы просто протянули эти деньги и спросили: «Чем мы можем помочь?».

Я очень надеюсь, что у Буша и у тех, кто стоит за ним, сердце на месте. Настало время это доказать. Если же дело действительно в нефти, то им надо напомнить, что не построили еще такой бункер, чтобы уберечься от гнева господня.

Ваш недавний фильм «Вечное сияние чистого разума» — о паре, которая стерла из мозга воспоминания о своих отношениях. Почему вы сыграли в нем?

Меня привлекла мысль, что у каждого есть воспоминания, которые хочется стереть: «Господи, если бы я мог выбросить то-то и то-то из сердца и никогда больше не переживать, как бы я был счастлив!»

Всем известно, как вам и вашей семье было тяжело, когда ваш отец потерял работу. Вы бы стерли эту боль?

Был только один раз, когда я почувствовал, что все по-настоящему ужасно. Мы тогда всей семьей работали уборщиками на шинном заводе. Я видел, как эта работа нас меняет, как мы становимся злобными и нетерпимыми. Мне постоянно хотелось размозжить чью-нибудь голову.

Серьезно?

Да. На той фабрике было много индийцев и эмигрантов с Ямайки. Они меня изводили. Специально кидали куриные кости на пол в столовой, потому что знали, что мне придется их убирать. Или срали в раковину. Постоянно доставали меня, когда я проходил мимо со своей уборщицкой тележкой, а в тележке всегда лежала бейсбольная бита, и я только и ждал возможности проломить кому-нибудь череп. Было хреново.

Как вы думаете, стали бы вы тем, кто есть, не будь в вашей жизни такого опыта?

Он точно дал мне стержень. Не думаю, что можно быть интересным на экране, если у тебя нет стержня. Вот почему Рассел Кроу так популярен — этот парень много повидал.

Вы очень убедительно калечились в «Лжец, лжец!» и «Я, снова я и Ирен». Больно было?

Во время съемок «Я, снова я и Ирен» я потянул лодыжку на репетиции сцены, когда Рене дает мне по зубам и швыряет через забор. И весь остальной фильм я бегал за машиной, впрыгивал в нее на ходу и так далее с растянутой лодыжкой. И костюм Гринча устроил мне небо в алмазах. Из-за этих цветных контактных линз было ощущение, будто мне воткнули ножи в глаза. Но все равно, когда кричали «Мотор!», я становился свободен, понимаете?

Вам не везет с сиквелами. Вы расстроились, когда New Line сняла похожего на вас актера в «Тупой и еще тупее тупого»?

Да, расстроился. Это был весьма странный комплимент и странное решение — нарядить другого и попытаться выдать за меня. По-моему, такие вещи можно делать, только если я уже мертв, нет? А вообще мне симпатичен тот парень. Он неплохо меня скопировал.

Вы дважды были женаты, теперь живете один. Вам не хочется, чтобы кто-то был рядом?

Скорее, хочется быть с кем-то, перед кем не надо притворяться. Я хочу просто любить, а не стараться распускать хвост. Мне нужна женщина, с которой я мог бы быть абсолютно откровенен — такую я бы мог полюбить.

А как вы определите, любит ли она вас или вашу славу?

Я думаю, у всех нас есть природный нюх, как у собак. Мы чуем. Иногда мы отрицаем это, но в глубине души всегда знаем, когда кто-то любит нас. По крайней мере, я всегда знаю.

Богатая духовная жизнь, драматические роли — вы уверены, что вы еще комик в душе?

Трудный вопрос. Я приучил себя к комическому складу ума. Я смотрю вокруг и автоматически решаю, что тут смешного, а смешное обычно неправильно. Я постоянно ищу, что кругом неправильно, и в конце концов это дает о себе знать.

Нельзя стать счастливым, если каждую минуту думаешь: «Президент Буш — ублюдок!» Можно думать так время от времени — и я именно так и делаю — но в то же время я не верю, что Буш до конца понимает, что творит.

Некоторые люди смотрят на жизнь и восклицают: «Это прекрасно! То прекрасно! Смотри-ка, и это тоже прекрасно!» Вот таким я и хочу стать.